Гла­ва 3.

 

Смерть старика Абу Салаха. Неожиданный наследник.

 

Про­шла не­де­ля, с то­го страш­но­го дня, ко­гда фран­цуз­ская эс­кад­ра, скрыт­но по­дой­дя к го­ро­ду, не­сколь­ко ча­сов об­стре­ли­ва­ла его с мо­ря. Бес­чин­ст­ва ал­жир­ских пи­ра­тов, их дерз­кие на­па­де­ния на ев­ро­пей­ские су­да, при­ве­ли к то­му, что тер­пе­ние фран­цу­зов лоп­ну­ло. Они ре­ши­ли унич­то­жить са­мо пи­рат­ское ло­го­во – Эль Джа­за­ир. В пор­ту бы­ли ог­ром­ные раз­ру­ше­ния, мно­же­ст­во пи­рат­ских га­лер и ше­бек бы­ло по­то­п­ле­но, од­на­ко боль­ше все­го дос­та­лось мир­но­му на­се­ле­нию. На ули­цах, рас­по­ло­жен­ных на рас­стоя­нии пу­шеч­но­го вы­стре­ла от по­бе­ре­жья, не бы­ло ни од­но­го це­ло­го до­ма. Ко­ли­че­ст­во уби­тых ис­чис­ля­лось сот­ня­ми, а ра­не­ных и по­ка­ле­чен­ных – ты­ся­ча­ми.

К со­жа­ле­нию, оп­рав­да­лись и мои пред­чув­ст­вия. Ста­рик Абу Са­лах был убит од­ной из пер­вых бомб, вы­пу­щен­ный по го­ро­ду с фран­цуз­ской эс­кад­ры. В это вре­мя он от­ды­хал на тер­ра­се в те­ни сво­его лю­би­мо­го пла­та­на. Ря­дом с ним на­хо­дил­ся вер­ный Мун­кыз, раз­де­лив­ший участь хо­зяи­на.

Си­та­ра вме­сте с ма­те­рью в мо­мент на­ча­ла бом­бар­ди­ров­ки за­ни­ма­лись ра­бо­та­ми по хо­зяй­ст­ву на зад­нем дво­ре и по­это­му уце­ле­ли.

Ста­ро­го ле­ка­ря по­хо­ро­ни­ли до за­хо­да солн­ца в день смер­ти, как то­го тре­бо­ва­ли за­ко­ны ша­риа­та. Па­ру­са фран­цуз­ской эс­кад­ры уже скры­лись за го­ри­зон­том. Весь го­род был оку­тан чер­ным удуш­ли­вым ды­мом, сквозь ко­то­рый то там, то здесь про­ры­ва­лись баг­ро­вые язы­ки ре­ву­ще­го пла­ме­ни. То­щий мул­ла, ед­ва дер­жась на но­гах от ус­та­ло­сти, за­уныв­ным го­ло­сом тя­нул мо­лит­ву. Я сто­ял ря­дом с на­спех вы­ры­той мо­ги­лой и ощу­щал пол­ную пус­то­ту в го­ло­ве и в ду­ше. У мо­их ног ле­жа­ло, за­вер­ну­тое в бе­лый са­ван, та­кое ма­лень­кое су­хое те­ло то­го, кто спас мне жизнь, нау­чил ме­ня все­му, что знал сам. Мир, ка­зав­ший­ся та­ким пре­крас­ным и проч­ным еще ут­ром, рух­нул в од­но­ча­сье. Не­по­да­ле­ку стоя­ли, за­ку­тав­шись по са­мые гла­за, Си­та­ра с ма­те­рью и ти­хонь­ко пла­ка­ли, бо­ясь по­ме­шать свя­щен­но­слу­жи­те­лю про­во­дить об­ряд.

Ни­ко­гда еще клад­би­ща Эль Джа­заи­ра не ви­дел та­ко­го на­плы­ва скор­бя­щих род­ст­вен­ни­ков, стре­мя­щих­ся вы­пол­нить свой по­след­ний долг пе­ред свои­ми близ­ки­ми, ушед­ши­ми в иной мир. Мул­ла еще не ус­пел от­петь ста­ро­го ле­ка­ря, а не­вда­ле­ке уже со­бра­лось с де­ся­ток пе­чаль­ных лю­дей с по­ник­ши­ми го­ло­ва­ми, тер­пе­ли­во жду­щих окон­ча­ния об­ря­да. А клад­би­ще все за­пол­ня­лось и за­пол­ня­лось но­вы­ми про­цес­сия­ми в тра­ур­ном одея­нии. Не ­ско­ро смер­тель­но ус­тав­ший мул­ла в пе­ре­ма­зан­ной са­жей белой чал­ме до­бе­рет­ся до сво­ей раз­ру­шен­ной фран­цуз­ской бом­бой ме­че­ти.

 

Спус­тя не­де­лю точно та­ким же смер­тель­но ус­та­лым я воз­вра­щал­ся в оси­ро­тев­ший дом. По­хо­ро­нив близ­ких, жи­те­ли го­ро­да, слов­но му­ра­вьи раз­ру­шен­но­го му­ра­вей­ни­ка, взя­лись за вос­ста­нов­ле­ние сво­их жи­лищ. Толь­ко я ме­тал­ся по го­ро­ду от од­но­го до­ма к дру­го­му, пе­ре­вя­зы­вая ра­ны, вправ­ляя кос­ти, из­вле­кая ос­кол­ки ядер из изу­ве­чен­ных тел, а по­рой от­ре­зая изу­ро­до­ван­ные ко­неч­но­сти и по­след­ний раз за­кры­вая гла­за, ко­то­рые боль­ше ни­ко­гда не уви­дят све­та.

Ед­ва за­вер­нув за угол сво­ей ули­цы, я уви­дел у до­ма Абу Са­ла­ха не­сколь­ко верб­лю­дов, по­кры­тых бо­га­ты­ми по­по­на­ми. Ря­дом сто­ял, рас­те­рян­но рас­смат­ри­вая близ­ле­жа­щие руи­ны, бо­со­но­гий маль­чик-по­гон­щик. Я ус­ко­рил шаг, чув­ст­вуя в ду­ше ка­кое-то смут­ное бес­по­кой­ст­во.

- Эй, па­рень! – ок­лик­нул я маль­чон­ку, при­смат­ри­ваю­ще­го за верб­лю­да­ми, - Ска­жи мне, по­жа­луй­ста, чьи это верб­лю­ды?

- Эти верб­лю­ды при­над­ле­жат мо­ему хо­зяи­ну, гос­по­ди­ну Ман­су­ру ибн-Дау­ду Абу Са­ла­ху ибн-Аб­да­ла­ху, ува­жае­мый, - с го­тов­но­стью от­ве­тил по­гон­щик.

Ус­лы­шав это имя, я вдруг вспом­нил, что учи­тель как-то вскользь упо­ми­нал, что у не­го име­ет­ся млад­ший брат, бо­га­тый ско­то­вод, вла­дею­щий не­ис­чис­ли­мы­ми ста­да­ми верб­лю­дов и овец. Они уже дав­но не под­дер­жи­ва­ли друг с дру­гом связь: брат ле­ка­ря был че­ло­ве­ком вла­ст­ным, жес­то­ким и не раз­де­лял люб­ви стар­ше­го бра­та к лю­дям. Род­ст­вен­ник учи­те­ля, по его сло­вам, по­сто­ян­но ко­че­вал вме­сте со свои­ми ста­да­ми где-то вдоль гра­ниц Са­ха­ры, пе­ре­би­ра­ясь из оа­зи­са в оа­зис.

Ус­лы­шав имя это­го че­ло­ве­ка, я по­чув­ст­во­вал, что мое бес­по­кой­ст­во еще боль­ше уси­ли­лось. Прой­дя сквозь ка­лит­ку пе­ре­ко­шен­ных во­рот, я уви­дел плот­но­го се­до­бо­ро­до­го муж­чи­ну в нис­па­даю­щих галабее[1].  За­ло­жив ру­ки за спи­ну, он по хо­зяй­ски про­гу­ли­вал­ся взад впе­ред вдоль дво­ра, с ин­те­ре­сом раз­гля­ды­вая по­строй­ки. Ря­дом с ним по­до­бо­ст­ра­ст­но се­ме­нил пор­то­вый ме­ня­ла, проживавший на­про­тив, и что-то на­шеп­ты­вал на ухо. За на­шим сто­ли­ком си­дел зна­ко­мый мне су­дья и что-то де­ло­ви­то пи­сал на пер­га­мен­те. Двое не­зна­ком­цев, слов­но у се­бя до­ма, ры­лись в ве­щах, вре­мя от вре­ме­ни гром­ко на­зы­вая су­дье но­вые на­ход­ки. Ха­фи­за и Си­та­ра стоя­ли в сто­рон­ке, ис­пу­ган­но при­жав­шись друг к дру­гу. Ог­ля­нув­шись, я уви­дел по­за­ди се­бя, у во­рот, двух здо­ро­вя­ков, оде­тых так же как и хо­зя­ин, с кри­вы­ми саб­ля­ми на бо­ку. Они на­сто­ро­жен­но рас­смат­ри­ва­ли ме­ня.

Ко­гда я во­шел, се­до­бо­ро­дый муж­чи­на важ­но обер­нул­ся и с ин­те­ре­сом по­смот­рел на ме­ня. Ме­ня­ла еще бо­лее по­до­бо­ст­ра­ст­но изо­гнул­ся и на­рас­пев про­из­нес:

- Это тот, о ком я те­бе го­во­рил, о мой гос­по­дин.

Се­до­бо­ро­дый пре­зри­тель­но ос­мот­рел ме­ня с ног до го­ло­вы. За­тем про­це­дил сквозь зу­бы, слов­но де­лая боль­шое одол­же­ние:

- Это и есть тот един­ст­вен­ный не­воль­ник, ко­то­ро­го су­мел ку­пить мой брат за всю свою жизнь?

- Да, это он и есть, мой гос­по­дин, - с го­тов­но­стью за­ма­хал ту­ло­ви­щем ко­вар­ный со­сед, бла­го­го­вей­но сло­жив ру­ки на гру­ди. Су­дья, бро­сив в мою сто­ро­ну ко­рот­кий взгляд, вновь уг­лу­бил­ся в пер­га­мент.

Мне слов­но жа­ру сы­па­ну­ли за ши­во­рот.

- Ты оши­ба­ешь­ся, ува­жае­мый, - ед­ва скры­вая не­го­до­ва­ние, об­ра­тил­ся я к ме­ня­ле, - Я ни­ко­гда не был ра­бом мо­ему учи­те­лю. Он был мо­им на­зван­ным от­цом.

- Ты! Пре­зрен­ный чу­же­зе­мец! – бро­ви се­до­бо­ро­до­го сдви­ну­лись к пе­ре­но­си­це, гла­за ме­та­ли мол­нии, - Как сме­ешь ты на­зы­вать своим от­цом мое­го бра­та!

- По­то­му, что он сам счи­тал ме­ня сво­им сы­ном, - гор­до вы­пря­мив спи­ну, я сме­ло взгля­нул в гла­за бра­ту учи­те­ля, - И ни­ко­гда я не был не­воль­ни­ком!

Я уви­дел, как ру­ка се­до­бо­ро­до­го по­тя­ну­лась к кин­жа­лу, ви­сев­ше­му на поя­се. Но за­тем, ви­ди­мо пе­ре­ду­мав, он обер­нул­ся к ле­бе­зив­ше­му ря­дом ме­ня­ле:

- Ска­жи нам, до­б­рый че­ло­век. Мой не­сча­ст­ный брат не скры­вал, что он ку­пил это­го на­гло­го вы­скоч­ку в пор­ту Стам­бу­ла?

- Да, ува­жае­мый, - с го­тов­но­стью со­гла­сил­ся со­сед, - Я не раз слы­шал от ва­ше­го бра­та эту ис­то­рию.

- А раз так, то я про­шу вас, дос­той­ней­ший су­дья, по­ве­дать нам, - се­до­бо­ро­дый обер­нул­ся к су­дье, си­дя­ще­му на ков­ре за ни­зень­ким обе­ден­ным сто­ли­ком, - не яв­ля­ет­ся ли ра­бом, че­ло­век, ку­п­лен­ный за день­ги?

- Ты прав, ува­жае­мый, - ут­вер­ди­тель­но кив­нул го­ло­вой су­дья, - Че­ло­век, за­хва­чен­ный на вой­не в плен, от­дан­ный в не­во­лю за дол­ги или про­дан­ный од­ним че­ло­ве­ком дру­го­му за день­ги в ре­зуль­та­те тор­го­вой сдел­ки, по за­ко­ну яв­ля­ет­ся ра­бом.

- Те­бе яс­но, пре­зрен­ный! – се­до­бо­ро­дый рез­ко обер­нул­ся, об­жи­гая ме­ня гнев­ным взгля­дом, - По за­ко­ну ни­ка­кой ты не сын мо­ему бра­ту, а его раб!

Не­ожи­дан­но его гу­бы рас­тя­ну­лись в при­тор­но-лас­ко­вой улыб­ке:

- А я по за­ко­ну его един­ст­вен­ный на­след­ник. И все что при­над­ле­жа­ло мо­ему бра­ту, те­перь мое. В том чис­ле и ты!

Бро­ви се­до­бо­ро­до­го вновь гнев­но со­шлись у пе­ре­но­си­цы:

- И ты, на­глец, бу­дешь бес­пре­ко­слов­но де­лать все, что я, твой гос­по­дин, те­бе при­ка­жу. За­хо­чу, бу­дешь ме­ня ле­чить, а бу­дет моя во­ля, верб­лю­дов в пус­ты­не пас­ти бу­дешь.

Про­из­но­ся этот мо­но­лог, он мед­лен­но вы­нул кин­жал до по­ло­ви­ны из но­жен, а за­тем с гром­ким щелч­ком рез­ко за­дви­нул на ме­сто.

- А бу­дешь мне пре­ко­сло­вить – шку­ру спу­щу!

Я ощу­щал се­бя так, слов­но по­пал под кам­не­пад в го­рах: ка­ж­дое сло­во, про­из­не­сен­ное бра­том мое­го учи­те­ля, би­ло в го­ло­ву, ог­лу­шая сво­им жес­то­ким смыс­лом. Зем­ля, ка­за­лось, ухо­дит из-под ног. Вме­сте с чув­ст­вом от­чая­ния и бе­зыс­ход­но­сти в гру­ди, слов­но в кот­ле, за­ки­пал гнев, го­ря­чей вол­ной уда­рив в го­ло­ву.

- Хо­зя­ин, а что с эти­ми де­лать? – один из тех, кто ша­рил по до­му, ос­та­но­вил­ся пе­ред ис­пу­ган­но жав­ши­ми­ся друг к дру­гу жен­щи­на­ми.

- С эти­ми? – пе­ре­спро­сил се­до­бо­ро­дый, слов­но впер­вые уви­дев жен­ские фи­гу­ры, до глаз за­ку­тан­ные в чер­ные оде­ж­ды, и на мгно­ве­ние за­ду­мал­ся, - Го­ни­те их в шею, на ули­цу. Пус­кай идут на все че­ты­ре сто­ро­ны.

- Гос­по­дин! Не го­ни­те нас! – прон­зи­тель­но за­при­чи­та­ла Ха­фи­за и, рух­нув нич­ком, об­хва­ти­ла но­ги обид­чи­ка, - Ку­да же нам по­дать­ся с мо­ей де­воч­кой! Это наш дом! Боль­ше не­где нам го­ло­вы пре­кло­нить!

- Уби­рай­тесь прочь, го­ло­дран­цы! – брезг­ли­во пы­тал­ся ос­во­бо­дить­ся от впав­шей в от­чая­ние жен­щи­ны но­вый хо­зя­ин до­ма, - Ме­ня со­вер­шен­но не ка­са­ет­ся, ку­да вы пой­де­те! Это ва­ше де­ло!

То без­за­ко­ние, ко­то­рое тво­ри­лось на мо­их гла­зах, ста­ло по­след­ней ка­п­лей, пе­ре­пол­нив­шей ча­шу стра­стей, бу­ше­вав­ших в мо­ей гру­ди. Все во­круг ок­ра­си­лось в кро­ва­вый ту­ман, мо­ло­та­ми за­бу­ха­ло в ушах. Не­ожи­дан­но да­же для са­мо­го се­бя я со­рвал­ся с мес­та и стре­ми­тель­но бро­сил­ся на се­до­бо­ро­до­го. Вце­пив­шись в его шею, по­ва­лил на зем­лю. Как сквозь сон ощу­щал уда­ры по спи­не, по го­ло­ве, од­на­ко бо­ли я не чув­ст­во­вал и толь­ко изо всех сил ста­рал­ся сда­вить паль­цы как мож­но силь­нее.

Вдруг я по­чув­ст­во­вал очень силь­ный удар по го­ло­ве, свет в мо­их гла­зах по­мерк, и я про­ва­лил­ся в не­бы­тие…