|
Глава 5. Дорога на Сечь. Неделя в отцовском доме промелькнула незаметно, словно сон. Снова мерно покачивается баркас на ленивой днепровской волне. Второй день плывем вниз по течению. Позади остались дубовые рощицы, изумрудные от молодой весенней листвы. Больше не встречались по берегам Днепра белоснежные хаты под соломенными крышами. Сколько видно глазу раскинулась бескрайняя степь. Плоская, словно стол, равнина, царство цветущего весеннего разнотравья. Иногда верблюжьими горбами вырастают, словно из-под земли древние курганы, да поднимают тучи пыли стада сайгаков, убегающих за горизонт. Покой и умиротворение навевает степной пейзаж. Однако каждый, кто вырос рядом со степью, знает, что покой этот обманчив. В любое мгновение свист стрелы, выпущенной из лука коварного ордынца может напомнить, что степь полна опасности и нужно быть всегда на чеку, чтобы тебе не накинули на шею волосяной аркан и не уволокли, словно скотину, на продажу в далекий Крым. Теперь вниз по течению движется не один баркас. Плывем целым караваном. На Сечь едет множество народу. В основном это сечевики[1], зимовавшие по хуторам да реестровые казаки[2], спешащие поучаствовать в выборах казачьей старшины. Оживление, царившее на наших ладьях в первый день путешествия, улеглось и казаки, не участвующие в управлении лодками, коротали время кто как хотел. Одни азартно резались в карты. Такие группы игроков периодически привлекали к себе внимание остальных попутчиков, время от времени сотрясая тишину взрывами громоподобного хохота да незлобивыми спорами. Другие, развалившись в живописных позах на мешках и тюках, лениво покуривали трубки да вели неспешные беседы. Плыли на Сечь и братья Разбаши - Тарас да Богдан. Крестный - полковник Разбаш - так же вез своих наследников записываться в казаки. В первый день нашего пути, после того, как улеглась суматоха, вызванная отправкой каравана, мы с братьями Разбашами держались одной компанией, однако вскоре мне стало с ними не интересно, а потом и вовсе скучно. Все время они обсуждали достоинства и недостатки знакомых девчат да хвастались своей удалью и силой. А когда Богдан начинал говорить о Галине, мне усилием воли приходилось подавлять в себе желание заехать ему кулаком в ухо. Далее разговоров о девчатах и о будущих ратных подвигах их интересы не распространялись. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять какая пропасть образовалась между нами за время моей учебы в Киеве. Внезапно мне пришла в голову мысль, от которой мне стало не по себе. Я предположил, что моя судьба могла повернуться совсем по-другому, если бы отец не отправил меня учиться. Осознание того, что я мог бы даже не знать о существовании латыни или моего любимого древнегреческого заставило меня оставить компанию моих сверстников и с жаром продолжить чтение «Одиссеи»... ... Во второй половине третьего дня пути сквозь обычный шум майского дня начал пробиваться какой-то необычный гул, напоминающий раскаты грома. Вначале он был едва слышим, и я не обращал на него никакого внимания. Однако гул становился все явственней и отчетливее. Это заставляло меня все чаще поглядывать на небо, однако его бездонная голубизна не была омрачена ни единым облачком. Отрываясь от чтения, в недоумении я вертел головой по сторонам, но вид казаков, продолжающих, как ни в чем не бывало заниматься своими делами, на время успокаивал меня. Когда же шум стал заглушать естественные звуки, я не выдержал и решил подойти к отцу. Он сидел на корме вместе с полковником Разбашем. Они курили короткие трубки-носогрейки и о чем-то оживленно говорили, время от времени весело смеясь. - Что это ты своих приятелей сторонишься? - первым спросил меня крестный, когда я прошел к ним на корму, - Уж не зазнался ли? - Да нет, крестный, вовсе не сторонюсь, - поспешно ответил я, покосившись на отца, - Просто пан ректор наказал мне побольше читать летом. - А ну покажи мне, что ты там читаешь, - протянул руку полковник. Я молча подал ему книгу. Отец весело подмигнул мне и глазами указал на своего товарища, с умным видом переворачивающего страницы книги, написанной на непонятном языке. Перевернув несколько листов, крестный смущенно откашлялся и вернул книгу мне. - Так о чем же здесь написано? - подавив смущение, спросил он меня. - В книге этой рассказывается о необычайных приключениях Одиссея, царя древнего царства Итаки, что в Греции много сот лет назад находилось. - И чем же прославился тот царь, что о нем целую книгу сочинили? - Славен царь Одиссей был своим умом и хитростью воинской. Много лет войска греков осаждали город Трою и только благодаря хитрости, придуманной царем Одиссеем, смогли взять его. - И в чем же хитрость эта заключалась? - Сделали греки вид, что снимают осаду. Собрались всем войском и ушли. Только оставили огромного деревянного коня якобы в дар троянцам. Те затащили коня в город и оставили на площади. А ночью из коня выбрались спрятавшиеся там греки, перебили охрану и открыли городские ворота. - Ай да молодец царь греческий! - радостно восхитился полковник Разбаш, и, обернувшись к отцу, - Ты погляди, кум, как хитро придумал то! - Хитро, ничего не скажешь, - согласился отец, одобрительно поглядывая на меня, - Однако и наш брат - казак - на выдумки горазд. Достаточно о Кодарском пороге вспомнить. - И не говори, кум, - согласно закивал головой крестный, затянувшись трубкой, - Твоя правда. - А что это за порог такой? - спросил я, переводя взгляд то на отца, то на полковника. Отец внимательно посмотрел вдаль, в ту сторону, куда мы плыли. Я невольно взглянул туда же. Река делала плавный изгиб. Ее берега заметно повышались. На правом берегу Днепра я увидел холм, на вершине которого угадывались какие-то развалины. По обеим сторонам холма зияли черноземом и глиной глубокие овраги. Течение реки заметно убыстрялось, а вдали, у берега противоположного развалинам, вода словно кипела, издавая столь смущавший меня шум. - Вот это и есть Кодарский порог, - указал вперед чубуком трубки отец. Затем, затянувшись ароматным дымом, спросил, - Руины на холме видишь? Я молча кивнул. - Давно то было, - продолжал отец, - Еще при поляках. Не нравилась королю польскому вольница Запорожская. Часто казаки в ответ на притеснения шляхты подпускали красного петуха в их имения. Решил тогда коронный гетман[3] по-притеснить казаков. Как и сейчас, все припасы доставлялись на Сечь сверху, по Днепру. У Кодарского порога река изгибается, сам видишь, - отец кивнул головой в сторону порога, - А камни, что со дна реки поднимаются, позволяют только у одного берега плыть. Вот и построил коронный гетман сильную крепость в таком месте, где казачьи лодки могли плыть лишь под самыми ее стенами. А стены эти рвами глубокими да оврагами окружены были. Пушками, как ёж иголками, утыканы. Когда строительство крепости окончено было, позвал коронный гетман несколько сотников реестровых казаков, чтобы похвастаться крепостью. Водил он казаков по земляной насыпи, показывал стены, из огромных дубовых колод сделанные и все хвастался, что крепость эту никто разрушить не сможет. - Ну, а что казаки? - мне жутко интересно было слушать историю о тех местах, мимо которых мы проплывали. - А что казаки, - подхватил рассказ крестный, - Ходили следом за гетманом коронным туча тучей, со злобой косились на стены дубовые, чем только веселили ляха[4]. Лишь один из них, Хмельницкий Богдан, весело засмеялся. - Чему же он смеялся? - удивился я. - Вот так же и поляк удивился, - ответил отец, положив руку мне на плечо, - «Чему ты смеешься?» - спросил он сотника. «Да потому я смеюсь, пан коронный гетман,» - ответил Хмельницкий, - «Что если человек смог что-то построить, то всегда найдется такой человек, который сможет это и разрушить!» - Ну и как, сумели казаки разрушить крепость? - спросил я обоих. - Как видишь, - захохотал полковник, кивнув бритым подбородком в сторону развалин. - Собрал запорожцев кошевой атаман Иван Сулема и повел войско казачье на крепость польскую. Темной ночью, словно ужи, пробрались казаки сквозь фортки, оставленные в стенах для того, чтобы снабжать водой осажденных, открыли ворота, перебили ляхов, а крепость разрушили. С тех пор поляки больше не пытались строить какие-либо укрепления на землях казацких. Закончив рассказ, отец замолчал. Молчал и крестный, вглядываясь в мрачные руины. Играли желваки под продубленной кожей его лица, а рука судорожно сжимала рукоять богато украшенной сабли. Не мог я оторвать взгляда от поросших степной травой осыпавшихся валов и почерневших дубовых колод, немых свидетелей былой славы Войска Запорожского. И невольная гордость рождалась в моей душе за своих предков, тешило тщеславие чувство собственной причастности к великой силе [1] Сечевики - казаки, основное время жившие в Запорожской Сечи, как правило, не имевшие семьи и постоянного места жительства. Часто из беглых крестьян. [2] Реестровые казаки - казаки, состоящие на государственной службе и получающие жалование из казны. [3] Коронный гетман - командующий регулярной польской армией. [4] Лях - так запорожские казаки презрительно называли польских шляхтичей.
|
|