Гла­ва 10.

Степан оказывается в  рабстве.

- А вот кра­са­ви­цы! Све­жие, как ро­зы, неж­ные как пер­сик!

- Ков­ры пер­сид­ские! Луч­шие на све­те ков­ры!

- Пря­но­сти! Пря­но­сти из са­мой Ин­дии!

Каф­ский ры­нок шу­мел, слов­но Днепр во вре­мя ве­сен­не­го по­ло­во­дья. Стал­ки­ва­лось, бур­ли­ло пе­ст­ры­ми во­до­во­ро­та­ми, рас­те­ка­лось мно­го­чис­лен­ны­ми про­то­ка­ми че­ло­ве­че­ское мо­ре. То там, то здесь прон­зи­тель­ные во­пли за­зы­вал про­ре­за­ли мо­но­тон­ный гул тол­пы. Ло­ми­лись лот­ки и при­лав­ки от изо­би­лия да­ров юж­ной зем­ли, от ди­ко­вин­ных за­мор­ских яств. Пе­ст­ре­ло в гла­зах от бле­ска ве­ли­ко­леп­но­го ору­жия, раз­ве­шан­но­го по сте­нам ору­­же­йных ла­вок, от сия­ния дра­го­цен­ных кам­ней, вы­став­лен­ных ис­кус­ны­ми юве­ли­ра­ми на все­об­щее лю­бо­ва­ние. Ве­ли­ко­леп­ные шел­ка, бар­ха­ты, ши­тая зо­ло­том пар­ча ог­ром­ны­ми го­ра­ми вы­си­лись на при­лав­ках, из ко­то­рых слад­ко­го­ло­сые куп­цы лов­ко вы­хва­ты­ва­ли то не­ве­со­мый шел­ко­вый пла­то­чек, то от­ли­ваю­щую се­реб­ром чер­но­бур­ку, на­стой­чи­во со­ва­ли то­вар про­хо­жим. Ощу­ще­ние празд­ни­ка, не­по­нят­но­го ду­шев­но­го подъ­е­ма ох­ва­ты­ва­ло тех, кто по­па­дал в ат­мо­сфе­ру вос­точ­но­го рын­ка. Мно­гих, но да­ле­ко не всех...

Из­бе­жать та­тар­ской не­во­ли мне так и не уда­лось. Ка­ким-то об­ра­зом но­гай­цы об­на­ру­­жили наш по­бег и бро­си­лись в по­го­ню. До­га­дать­ся бы­ло не слож­но, что един­ст­вен­ный путь, ко­то­рым мы пой­дем, это к ко­лод­цу, вслед за чу­ма­ка­ми.

Сби­тый с ног уда­ром та­тар­ско­го са­по­га, я по­ка­тил­ся по су­хой тра­ве, ед­ва не свер­нув се­бе шею. Не­сколь­ко ор­дын­цев, слов­но ноч­ные де­мо­ны, кру­жи­ли на сво­их ло­ша­дях, осы­пая ме­ня уда­ра­ми пле­тей, об­жи­гаю­щих, слов­но ги­гант­ские осы. Вжав го­ло­ву в пле­чи, я ле­жал нич­ком на зем­ле и чув­ст­во­вал, как они раз­ди­ра­ют в кло­чья мою спи­ну. Боль бы­ла не­стер­пи­мой, од­на­ко я ре­шил не ра­до­вать сво­их му­чи­те­лей ви­дом стра­да­ний и, впив­шись зу­ба­ми в ру­ку, тер­пел из по­след­них сил. Ко­гда же соз­на­ние на­ча­ло мерк­нуть, я по­чув­ст­во­­вал, что опять ока­зал­ся пе­ре­бро­шен­ным по­пе­рек сед­ла...

...И вновь по­тя­ну­лись бес­ко­неч­ные степ­ные версты, уво­дя­щие все даль­ше и даль­ше от род­но­го края. Все ожив­лен­нее, ве­се­лее ста­но­ви­лись но­гай­цы, не опа­са­ясь бо­лее ка­зац­кой по­го­ни. Все уг­рю­мее и из­мо­ж­ден­ней ста­но­ви­лись ли­ца не­воль­ни­ков, те­ряю­щих по­след­­нюю на­де­ж­ду на ос­во­бо­ж­де­ние. Степь ста­но­ви­лась все су­ше, час­то пре­вра­ща­ясь в без­­жи­зне­нные со­лон­ча­ки. Ре­же и ре­же встре­ча­лись на на­шем пу­ти ко­лод­цы, да и во­да в них бы­ла со­ле­ной, с тру­дом уто­ляю­щей му­чи­тель­ную жа­ж­ду.

В даль­ней­шем ока­за­лось, мое па­де­ние во вре­мя бег­ст­ва не обош­лось без пе­чаль­ных по­след­ст­вий. Уже в пу­ти, ме­ряя бо­сы­ми, раз­би­ты­ми в кровь, но­га­ми степ­ные версты, я по­­чу­вс­тв­овал, что с мо­им ле­вым пле­чом не все в по­ряд­ке. Ною­щая, дер­гаю­щая боль день ото дня уси­ли­ва­лась. Пле­чо опух­ло и го­ре­ло ог­нем. Я на­чал сла­беть и уже опа­сал­ся за свою жизнь. Ра­до­ва­ло лишь то, что Гриць не поя­вил­ся сре­ди плен­ни­ков. Я был уве­рен, что па­­рен­ьку уда­лось до­б­рать­ся до чу­ма­ков.

Вско­ре мы про­шли Пе­ре­коп. Не­боль­шое та­тар­ское се­ле­ние, со­стоя­щее из не­сколь­ких гли­но­бит­ных хи­жин с пло­ски­ми кры­ша­ми, стоя­ло у во­рот, че­рез ко­то­рые мож­но бы­ло прой­ти в Крым. По­пе­рек уз­ко­го пе­ре­шей­ка, от­де­ляю­ще­го Чер­ное мо­ре от Си­ва­ша, был на­сы­пан вы­со­кий зем­ля­ной вал с глу­бо­ким рвом пе­ред ним, и эти во­ро­та бы­ли един­ст­вен­­ным про­хо­дом на зем­ли Крым­ско­го хан­ст­ва.

Прой­дя Пе­ре­коп, ор­дын­цы по­чув­ст­во­ва­ли се­бя в пол­ной безо­пас­но­сти. Они пол­но­стью ус­по­кои­лись, уже не про­яв­ляя преж­ней бди­тель­но­сти. При­кла­ды­ва­лись к бур­дю­кам с ку­­мысом, ве­се­ло смея­лись, с уда­лым ги­кань­ем и раз­бой­ничь­им по­сви­стом ска­ка­ли на сво­их ло­шад­ках вдоль ко­ло­ны мрач­ных плен­ни­ков.

Сра­зу за Пе­ре­ко­пом та­та­ры сде­ла­ли дли­тель­ную сто­ян­ку, да­вая из­мо­ж­ден­ным плен­ни­­кам вво­лю от­дох­нуть. Ре­за­ли ба­ра­нов, за­би­ли не­сколь­ких боль­ных ло­ша­дей. Впер­вые по­сле пле­не­ния я по­ел до­сы­та.

- Что это ба­сур­ма­не так раз­доб­ри­лись? - со зве­ри­ной жад­но­стью об­гры­зал тол­стый ло­ша­ди­ный мо­сол  уже дав­но зна­ко­мый мне се­ля­нин.

- Жди. Они раз­доб­рят­ся, - ле­жал на спи­не, ту­по ус­та­вясь в не­бо, ка­зак Па­нас. Шрам на его ли­це за­жил, ос­та­вя лишь ро­зо­вый без­образ­ный ру­бец, - Им в Ка­фе, на не­воль­ничь­ем рын­ке за дох­ля­ков ни­кто пла­тить не ста­нет. От­кор­мить пе­ред про­да­жей хо­тят.

- Пря­мо как сви­ней.

- Вот-вот. Имен­но так, - Па­нас пе­ре­вер­нул­ся на жи­вот, - А ты при­вы­кай, - и злоб­но сплю­нул.

И дей­ст­ви­тель­но, днев­ные пе­ре­хо­ды ста­ли ко­ро­че, а ос­та­нов­ки на от­дых все про­дол­­жител­ьнее. Та­та­ры ста­ли луч­ше кор­мить плен­ни­ков, за­бо­ти­лись об их внеш­нем ви­де. Это да­ва­ло свои ре­зуль­та­ты. Лю­ди ста­ли по­прав­лять­ся. Ожи­ли те, кто уже еле пе­ре­дви­гал но­ги. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ла и при­ро­да. По пу­ти все боль­ше по­па­да­лось та­тар­ских се­ле­­ний, спря­тав­ших­ся в те­ни рас­ки­ди­стых пла­та­нов. То и де­ло встре­ча­лись не­боль­шие ро­щи из ака­ций и то­по­лей, в те­ни ко­то­рых но­гай­цы по­зво­ля­ли нам пе­ре­жи­дать са­мые жар­кие по­лу­ден­ные ча­сы. Степь ста­но­ви­лась все бо­лее хол­ми­стой, в глу­бо­ких ло­щи­нах жур­ча­ли хру­сталь­ные ру­чей­ки с ле­дя­ной во­дой. Вда­ли, по пра­вую ру­ку вид­не­лись, слов­но за­стыв­­шие об­ла­ка, за­сне­жен­ные вер­ши­ны крым­ских гор.

 Спус­тя па­ру дней пу­ти мы вдруг уви­де­ли пе­ред со­бой го­лу­бое бес­ко­неч­ное про­стран­­с­тво, рас­ки­нув­шее­ся до са­мо­го го­ри­зон­та. Оно ис­кри­лось, иг­рая яр­ки­ми бли­ка­ми в лу­чах юж­но­го солн­ца.

- Что это? - рас­пах­нув от изум­ле­ния гла­за, про­шеп­тал се­ля­нин.

- Мо­ре, - жму­рясь, вгля­ды­вал­ся вдаль Па­нас, - Ох и да­ва­ли же мы про­чу­хра­на на сво­их "чай­ках" тур­кам под са­мим Стам­бу­лом про­шлым ле­том. Лю­бо-до­ро­го вспом­нить.

Вни­зу, под на­ши­ми но­га­ми, рас­ки­нув­шись на бе­ре­гу об­шир­но­го за­ли­ва, ле­жа­ла не­на­­вис­тная Ка­фа. С не­вы­со­ко­го гор­но­го пе­ре­ва­ла го­род ка­зал­ся ка­ким-то не­ре­аль­ным, слов­но иг­ру­шеч­ным. Со­всем не­страш­ным сда­ва­лись сте­ны и баш­ни иг­ру­шеч­ной кре­по­сти. Ме­­­жду пло­ских крыш оп­ро­ки­ну­ты­ми ка­зан­ка­ми взды­ма­лись ку­по­ла ме­че­тей, ря­дом с ко­то­­рыми тон­ки­ми иг­ла­ми тор­ча­ли ми­на­ре­ты. Весь за­лив по­кры­вал лес мачт га­лер, бри­гов, шхун, сан­да­лов. То там, то здесь на ос­ле­пи­тель­ной гла­ди мо­ря бе­ле­ли раз­ду­тые па­ру­са. При­шли. Серд­це за­мер­ло в не­яс­ной тре­во­ге. Ка­кие еще бе­ды при­го­то­ви­ла судь­ба?..

- Эй, до­ро­гой! Не про­хо­ди ми­мо! - Са­ид, та­та­рин, ко­то­рый не до­пус­тил рас­пра­вы на­до мною у кур­га­на, здесь, в Ка­фе, на "пло­ща­ди слез", как про­зва­ли не­воль­ни­чий ры­нок ты­­сячи про­шед­ших че­рез не­го не­сча­ст­ных, за­де­лал­ся за­прав­ским тор­гов­цем, - По­смот­ри, ка­кой то­вар!

Он хва­тал за по­лы шел­ко­во­го ха­ла­та на­ду­то­го, слов­но ин­дюк, тур­ка и все вре­мя по­до­­б­ос­тр­ас­тно кла­нял­ся:

- По­гля­ди, о дос­той­ней­ший, ка­кие пре­крас­ные цве­ты со­рвал для те­бя на бе­ре­гах Днеп­ра твой по­кор­ный слу­га.

Са­ид с лов­ко­стью опыт­но­го куп­ца та­щил ве­ро­ят­но­го по­ку­па­те­ля к не­воль­ни­кам, ско­­ва­нным од­ной це­пью и по­ну­ро стоя­щим вдоль сте­ны, вы­ло­жен­ной из гру­бо об­те­сан­но­го из­вест­ня­ка.

- По­смот­ри, о бла­го­род­ней­ший, ка­кие кра­са­ви­цы при­го­тов­ле­ны у ме­ня для те­бя, - его­зил он пе­ред тур­ком, - Сам па­ди­шах, наш сул­тан, - да про­длит Ал­лах его го­ды -  не по­­сте­сня­лся бы ук­ра­сить свой га­рем та­ки­ми цве­та­ми.

За­ин­те­ре­со­ван­ный ту­рок под­хо­дил к мо­ло­дым де­воч­кам, ро­вес­ни­цам Га­ли­ны, тро­гал их ру­ки, взве­ши­вал на ла­до­ни ту­гие смо­ля­ные ко­сы, сла­до­ст­ра­ст­но жму­рясь, щу­пал ту­гие, еще не раз­ви­тые гру­ди. Крас­не­ли дев­ча­та, сле­зы сты­да и от­ча­я­нья ка­ти­лись из их глаз. Азарт­но тор­го­вал­ся Са­ид с по­ку­па­те­лем, а за­тем, по­ти­рая ру­ки, пря­тал в ко­шель звон­кую вы­руч­ку.

Все вы­ше и вы­ше под­ни­ма­лось солн­це над го­ри­зон­том. За­пе­ли прон­зи­тель­ны­ми го­ло­­сами му­эд­зи­ны на ми­на­ре­тах, при­зы­вая пра­во­вер­ных со­вер­шать на­маз. Рас­сте­лив ков­рик, са­мо­заб­вен­но мо­лил­ся Са­ид, от­ве­ши­вая дол­гие по­кло­ны, бла­го­да­рил Ал­ла­ха за удач­ную тор­гов­лю.

Вдруг от­ку­да-то из­да­ли, из-за шат­ров с раз­но­об­раз­ным ба­рах­лом, ед­ва про­би­ва­ясь сквозь ры­ноч­ный шум, по­слы­ша­лись зна­ко­мые, до бо­ли род­ные зву­ки. Встре­пе­нув­шись, я вни­ма­тель­но вслу­шал­ся. Так и есть. Эти зву­ки ни с чем нель­зя спу­тать. Так зву­ча­ла коб­за. Но от­ку­да? И здесь, в са­мом та­тар­ском ло­го­ве?

- Коб­за­ри час­то хо­дят в зем­ли ба­сур­ман­ские, - слов­но уга­дав мои мыс­ли, ска­зал Па­нас, - До­би­ра­ют­ся вме­сте с чу­ма­ка­ми, хо­дят по не­воль­ничь­им рын­кам, ду­мы свои рас­пе­ва­ют, при­ме­ча­ют, кто и где из на­ших в не­во­ле ока­зал­ся. И не раз, бы­ва­ло, бла­го­да­ря им вы­ру­­чали не­сча­ст­ных из раб­ст­ва та­тар­ско­го.

Не­мно­го по­го­дя по­ка­зал­ся и сам коб­зарь. Ши­ро­кие ка­за­чьи ша­ро­ва­ры и за­тер­тая свит­ка ка­за­лись со­вер­шен­но чу­ж­ды­ми сре­ди пе­ст­рых ха­ла­тов и вы­со­ких тюр­ба­нов. Се­дые усы сви­са­ли ни­же под­бо­род­ка, ше­ве­лясь в такт пе­нию, а стар­че­ские под­сле­по­ва­тые гла­за пря­та­лись в те­ни ши­ро­ко­по­лой со­ло­мен­ной шля­пы. Что-то очень зна­ко­мое по­чу­ди­лось мне в стар­че­ской фи­гу­ре коб­за­ря. Вне­зап­но, слов­но мол­ния ос­ве­ти­ла мою па­мять.

- Дед Ан­д­рей! - я рва­нул це­пи так, что за­ны­ло боль­ное пле­чо, - Дед Ан­д­рей! Это я, Сте­пан!

Вздрог­нув, ста­рый коб­зарь за­мол­чал, рас­те­ря­но ог­ля­нул­ся. Уз­нав, сдви­нул шля­пу на за­ты­лок:

- От те­бе и на! А ты, хлоп­че, как тут ока­зал­ся?

- В до­зо­ре, де­ду, был. Да вот сам не убе­рег­ся. По­пал в по­лон к по­ган­цам.

Ста­рик по­до­шел по­бли­же.

- Кто ни будь зна­ет, что ты сот­ни­ков сын? - спро­сил в пол­го­ло­са.

Я от­ри­ца­тель­но за­мо­тал го­ло­вой.

- Смот­ри, и не го­во­ри ни­ко­му. Я по­про­бую свя­зать­ся с тво­им от­цом. Мо­жет, уда­ст­ся вы­ку­пить те­бя из не­во­ли. Но ес­ли та­тар­лю­ги уз­на­ют, что ты сот­ни­ков сын, вы­куп за­тре­­буют та­кой, что ни кто не смо­жет его за­пла­тить. Ты ме­ня по­нял?

- Да. По­нял, де­ду, по­нял.

- Я же по­ста­ра­юсь про­сле­дить, ку­да даль­ше те­бя судь­би­нуш­ка за­ки­нет.

По­ка мы го­во­ри­ли, сре­ди тор­гов­цев не­воль­ни­ка­ми воз­ник­ло ожив­ле­ние. На ры­ноч­ной пло­ща­ди поя­вил­ся гроз­ный ту­рок в ат­лас­ной чал­ме с ал­маз­ным по­лу­ме­ся­цем. По­за­ди не­го шло око­ло де­сят­ка яны­чар с кри­вы­ми ята­га­на­ми у поя­са. В такт уда­рам ба­ра­ба­на рас­ка­чи­­ва­лся бун­чук над го­ло­ва­ми. Са­ид под­бе­жал к нам, гру­бо от­толк­нул коб­за­ря:

- Ухо­ди прочь, ста­рик. Не ме­шай тор­гов­ле.

И бро­сил­ся к тур­ку, по­до­бо­ст­ра­ст­но кла­ня­ясь на бе­гу.

- О, за­щит­ник пра­во­вер­ных! О, опо­ра тро­на! Толь­ко у ме­ня ты най­дешь, то, что те­бе на­до.

- Что это он? - уди­вив­шись, об­ра­тил­ся я к Па­на­су.

- Это ту­рец­кий ага, ко­ман­дир яны­ча­ров. По­ку­па­ет маль­чи­шек на­ших, что­бы яны­чар из них сде­лать. У, по­гань, - злоб­но сплю­нул ка­зак.

Ту­рок шел вдоль ря­да не­воль­ни­ков и тро­стью, мол­ча ука­зы­вал то на од­но­го, то на дру­­г­ого маль­чиш­ку. По­за­ди не­го се­ме­нил Са­ид, до­воль­но по­ти­рая ру­ки. По­рав­няв­шись со мной, ту­рок ос­та­но­вил­ся, за­меш­кав­шись.

- Хо­ро­ший маль­чиш­ка, силь­ный, - не­пре­рыв­но кла­ня­ясь, лас­ко­во пел та­та­рин, - На­­де­жным за­щит­ни­ком пре­сто­ла те­ни Ал­ла­ха на зем­ле бу­дет.

- Пе­ре­рос уже, - пре­зри­тель­но по­це­дил сквозь зу­бы ту­рок.

- Да он мо­лод еще, че­тыр­на­дцать лет толь­ко ис­пол­ни­лось, о, опо­ра пре­сто­ла, - сов­рал Са­ид,- Рос­лый очень, креп­кий.

Ткнув в ме­ня тро­стью, ту­рок по­шел даль­ше.