Гла­ва 2.

Дорога домой.

Три дня не спе­ша плы­ли мы вниз по те­че­нию. Све­жий за­пад­ный ве­тер раз­ду­вал  па­рус из се­рой хол­сти­ны и пу­за­тый бар­кас, слег­ка кре­нясь, рез­во бе­жал вдоль по­кры­тых изум­­ру­дной ве­сен­ней зе­ле­нью бе­ре­гов Днеп­ра. Греб­цам не­че­го бы­ло де­лать и они, раз­ва­лясь на меш­ках, на­би­тых льня­ной пря­жей, за­ку­п­лен­ной от­цом в Кие­ве, рас­ска­зы­ва­ли друг дру­гу раз­ные не­бы­ли­цы.

 В пер­вый день на­ше­го пу­те­ше­ст­вия я па­ру ча­сов по­слу­шал бай­ки о ле­ших, вур­да­ла­ках и про­чей не­чис­ти, но ско­ро они мне на­ску­чи­ли и я пе­ре­брал­ся на кор­му к на­ше­му корм­­ч­ему, ог­ром­но­го рос­та ка­за­ку, Да­ни­ле Ку­це­хво­сту. Да­ни­ла всю до­ро­гу мол­чал, не об­ра­щая на ме­ня ни­ка­ко­го вни­ма­ния. За­жав под­мыш­кой тол­стый длин­ный брус, при­кре­п­лен­ный к ру­лю, он не­пре­рыв­но по­са­сы­вал свою ко­рот­кую труб­ку-но­со­грей­ку и, при­щу­рив за­дум­­ч­иво чер­ные гла­за, вгля­ды­вал­ся в но­вые пей­за­жи, воз­ни­каю­щие за ка­ж­дым по­во­ро­том ре­ки. Ино­гда он, прав­да, по­кри­ки­вал на дво­их сво­их по­мощ­ни­ков, сле­див­ших за па­ру­сом, но по­сле это­го опять на­дол­го за­мол­кал.

Мне бы­ло при­ят­но си­деть ря­дом с ним на кор­ме и так­же вгля­ды­вать­ся в даль, пред­­ста­вляя, что мы плы­вем на ка­зац­кой "чай­ке"[1], что­бы на­пасть на ту­рок и я ка­за­чий ата­ман, ко­ман­дую­щий бое­вым ко­раб­лем.

Ино­гда же я пе­ре­би­рал­ся на нос бар­ка­са, рас­кры­вал "Одис­сею" Го­ме­ра и с еще боль­шим удо­воль­ст­ви­ем чи­тал кни­гу, пе­ре­во­пло­ща­ясь мыс­лен­но в ее ге­ро­ев под плеск во­ды и мер­ное по­ка­чи­ва­ние су­де­ныш­ка.

Ед­ва солн­це скло­ня­лось к го­ри­зон­ту, мы по­дыс­ки­ва­ли ме­сто для но­чев­ки и при­ча­ли­­в­али к бе­ре­гу. Спус­тя не­ко­то­рое вре­мя ве­се­ло тре­щал кос­тер, рас­тал­ки­вая в сто­ро­ны сгу­­ща­ющи­еся су­мер­ки и вы­бра­сы­вая в звезд­ное не­бо ты­ся­чи искр. В чер­ном за­коп­чен­ном ка­за­не буль­ка­ла аро­мат­ная уха или сыт­ный ку­леш[2]. Вы­пив по чар­ке го­рил­ки и улег­шись про­сто под от­кры­тым не­бом на ов­чин­ных ту­лу­пах, ка­за­ки еще не­ко­то­рое вре­мя в пол­го­­л­оса рас­су­ж­да­ли о ви­дах на уро­жай, о та­тар­ских на­бе­гах и о ка­зачь­их по­хо­дах про­тив на­глых ор­дын­цев. По­сте­пен­но один за дру­гим они за­мол­ка­ли и толь­ко мощ­ный храп да ред­кое по­каш­ли­ва­ние караульного  тре­во­жи­ли ти­ши­ну про­хлад­ной ве­сен­ней но­чи.

Мне не спа­лось. Ло­жил­ся я на бар­ка­се, на мяг­ких меш­ках с пря­жей и, ук­рыв­шись та­ким же ов­чин­ным ту­лу­пом, дол­го смот­рел в звезд­ное не­бо. Двой­ст­вен­ное чув­ст­во тер­за­ло ме­ня. С од­ной сто­ро­ны мне очень нра­ви­лось учить­ся. Кни­ги, но­вые зна­ния, раз­дви­гаю­щие го­ри­зон­ты не­по­знан­но­го, вы­зы­ва­ли в мо­ей ду­ше сла­до­ст­ное том­ле­ние, стрем­ле­ние при­об­­р­етать все но­вые и но­вые зна­ния. С дру­гой же сто­ро­ны я чув­ст­во­вал се­бя по­том­ст­вен­ным ка­за­ком. Я гор­дил­ся этим, гор­дил­ся сво­им от­цом, хо­див­шим не в один по­ход про­тив та­тар и ту­рок. Сре­ди ка­за­ков я чув­ст­во­вал се­бя до­ма, меч­тал стать од­ним из них и так­же гро­мить этих не­на­сыт­ных раз­бой­ни­ков, жи­ву­щих гра­бе­жом и тру­дом уг­нан­ных в раб­ст­во ка­­з­аков, их жен и де­тей. Спус­тя не­ко­то­рое вре­мя мыс­ли на­чи­на­ли пу­тать­ся и сон ов­ла­де­вал мною.

 Еще до вос­хо­да солн­ца, ед­ва рас­свет га­сил звез­ды на не­бе, а ту­ман гус­той пе­ле­ной по­­кр­ывал по­верх­ность Днеп­ра, спеш­но, под­го­няе­мые ут­рен­ней про­хла­дой, мы гру­зи­лись на бар­кас и от­ча­ли­ва­ли от бе­ре­га. Вет­ра в та­кую рань еще не бы­ло, од­на­ко это не огор­ча­ло на­ших греб­цов. Они бод­ро на­ле­га­ли на вес­ла, со­гре­ва­ясь по­сле еще хо­лод­ной ап­рель­ской но­чи, и без­злоб­но под­шу­чи­ва­ли друг над дру­гом.

На чет­вер­тый день по­до­шли к устью Вор­ск­лы. Мы бы­ли поч­ти до­ма. Все за­мет­но ожи­ви­лись. Да­же все­гда не­воз­му­ти­мый Да­ни­ла Ку­це­хвост по­ве­се­лел и что-то мур­лы­кал, го­то­вясь к рез­ко­му пра­во­му по­во­ро­ту.

По­сле то­го, как мы во­шли в при­ток Днеп­ра, па­рус стал бес­по­лез­ным. Шли на вес­лах, пре­одо­ле­вая до­воль­но силь­ное встреч­ное те­че­ние. Те­перь на­ше пу­те­ше­ст­вие бы­ло не та­ким лег­ким, как дви­же­ние вниз по те­че­нию, да еще под па­ру­сом. Греб­цы по­сни­ма­ли с се­бя хол­що­вые со­роч­ки с вы­ши­ты­ми во­рот­ни­ка­ми и на­ле­га­ли на вес­ла, пе­ре­ка­ты­вая под смуг­лой ко­жей уп­ру­гие ша­ры мышц. Ши­ро­кие мус­ку­ли­стые спи­ны по­кры­лись круп­ны­ми ка­п­ля­ми по­та.

 Бар­кас мед­лен­но про­дви­гал­ся вверх по ре­ке. Я уст­ро­ил­ся на его но­су и с за­ми­ра­ни­ем серд­ца вгля­ды­вал­ся в зна­ко­мые бе­ре­га. Вот за оче­ред­ной из­ви­ли­ной поя­ви­лась ста­рая вер­ба с вер­хуш­кой, рас­ко­ло­той ко­гда-то уда­ром мол­нии. И от­ку­да-то из глу­бин мо­ей па­­м­яти всплы­ва­ет дет­ское вос­по­ми­на­ние о том, ка­ким ска­зоч­но вкус­ным был мед в со­тах, до­бы­тых ста­рым па­сеч­ни­ком де­дом Ти­хо­ном из ду­п­ла у кор­ней этой вер­бы. В нем жил рой страш­ных, как мне то­гда ка­за­лось, пчел. А вот за за­рос­ля­ми ло­зы по­ка­за­лось устье ру­чья. И вновь ра­до­ст­но тре­пых­ну­лось серд­це. Гос­по­ди, ка­кие ог­ром­ные ра­ки во­дят­ся в этом ру­чье!

Мое воз­бу­ж­де­ние бы­ло так ве­ли­ко, что я да­же вздрог­нул от не­ожи­дан­но­го при­кос­но­­в­ения. Обер­нув­шись, уви­дел от­ца, ко­то­рый, по­ло­жив мне ру­ку на пле­чо, вни­ма­тель­но всмат­ри­вал­ся в сле­дую­щий из­гиб ре­ки. Вдруг, что-то за­ме­тив, он ра­до­ст­но за­улы­бал­ся и за­ма­хал в воз­ду­хе сво­ей ба­рань­ей шап­кой с крас­ным вер­хом. Я по­смот­рел в ту же сто­ро­ну и за­ме­тил, что на низ­ком пра­вом бе­ре­гу, за за­рос­ля­ми зе­ле­ной ло­зы кто-то весь в бе­лом воз­бу­ж­ден­но под­пры­ги­ва­ет и раз­ма­хи­ва­ет жел­той со­ло­мен­ной шля­пой. Че­рез мгно­ве­ние я уз­нал сво­его млад­ше­го бра­та Миш­ку и в свою оче­редь за­пры­гал от ра­до­сти на до­ща­той па­лу­бе, раз­ма­хи­вая в воз­ду­хе ру­ка­ми, слов­но вет­ря­ная мель­ни­ца крыль­я­ми.

Не ус­пе­ли мы до­б­рать­ся до до­ма и по­ра­до­вать­ся встре­че с род­ны­ми, как с со­сед­не­го ху­то­ра при­мчал­ся вер­хом мой кре­ст­ный, пол­ков­ник[3] Гри­го­рий Раз­баш вме­сте со свои­ми сы­новь­я­ми Бо­гда­ном и Та­ра­сом.

- Ну, кре­ст­ник, по­дой­ди сю­да, - по­до­звал ме­ня пан пол­ков­ник, по­сле то­го, как креп­ко об­нял от­ца, ко­то­ро­го дав­но не ви­дел и с ко­то­рым дру­жил с дет­ст­ва - Дай на те­бя взгля­нуть.

По­ло­жив мне ру­ки на пле­чи, креп­ко трях­нул:

- Ну, мо­ло­дец, на но­гах проч­но дер­жишь­ся. От­цу опо­ра и сме­на хо­ро­шая бу­дешь. Ка­зак, од­ним сло­вом. Ну, а нау­ку там, в Кие­ве, как ос­ваи­ва­ешь?

- Пер­вый уче­ник в шко­ле, - не без гор­до­сти от­ве­тил за ме­ня отец.

- А это уж со­всем хо­ро­шо. Не зря, ста­ло быть, от­цо­вы день­ги про­еда­ешь, - он под­миг­­нул от­цу, а за­тем про­дол­жил, - хо­тя, по­жа­луй, мы сей­час про­ве­рим ка­кой ты при­леж­ный уче­ник. Есть тут у ме­ня од­на пи­суль­ка. Я ее не­де­лю на­зад из Се­чи при­вез. По­чи­та­ешь нам.

Ус­лы­шав эти сло­ва, сы­но­вья па­на пол­ков­ни­ка, мои при­яте­ли Бо­гдан и Та­рас, с ко­то­­р­ыми я в преж­ние вре­ме­на об­ла­зил все ок­ре­ст­но­сти и не­ма­ло вся­ких дет­ских ша­ло­стей со­тво­рил, пе­ре­гля­ну­лись и ве­се­ло за­улы­ба­лись.

Еще ни­ко­гда под кры­шей до­ма, в ко­то­ром я вы­рос, не слы­ша­ли та­ко­го друж­но­го гро­мо­по­доб­но­го сме­ха. По­сле то­го, как все се­ли за стол, что­бы от­ме­тить наш при­езд, мой кре­ст­ный, пол­ков­ник Вой­ска За­по­рож­ско­го пан Гри­го­рий Раз­баш, дал мне про­чи­тать од­ну бу­ма­гу. Она ока­за­лась от­ве­том ка­за­ков-за­по­рож­цев на уль­ти­ма­тум ту­рец­ко­го сул­та­на. Сул­тан тре­­б­овал, что­бы ка­за­ки пре­кра­ти­ли свои на­бе­ги и пе­ре­шли в ту­рец­кое под­дан­ст­во. Уль­ти­ма­­тум был на­пи­сан вы­со­ко­пар­ным и за­нос­чи­вым сло­гом. В нем пе­ре­чис­ля­лись все ти­ту­лы ос­ман­ско­го все­дер­жи­те­ля, ре­аль­ные и мни­мые. От­вет за­по­рож­цев был хле­ст­ким и ост­ро­­у­мным.

 Ме­ня впер­вые по­са­ди­ли за один стол с взрос­лы­ми, и я очень гор­дил­ся этим. Чи­тал вслух:

- "Ты, шай­тан ту­рец­кий, про­кля­то­го чер­та брат и то­ва­рищ и са­мо­го Лю­ци­фе­ра сек­ре­­тарь".

- Го-го-го, - хо­хо­тал, ути­рая сле­зы, все­гда мол­ча­ли­вый Да­ни­ла Ку­це­хвост, - ну, чер­­т­овы де­ти! Са­мо­му сул­та­ну та­кое на­пи­сать!

- "Ка­кой ты в чер­та ры­царь!" - про­дол­жал я чи­тать даль­ше, сму­ща­ясь, ко­гда в тек­сте по­па­да­лись со­всем не пе­чат­ные сло­веч­ки, - "Не бу­дешь ты дос­то­ин сы­нов хри­сти­ан­ских под со­бою иметь! Твое­го вой­ска мы не бо­им­ся, зем­лею и во­дою бу­дем бить­ся с то­бою..."

- Так ему, так, - толь­ко икал, не в си­лах боль­ше сме­ять­ся, отец Ан­ти­пий, ме­ст­ный свя­­ще­нник и одоб­ри­тель­но ки­вал вся­кий раз, ко­гда слы­шал са­мые смач­ные и креп­кие вы­ра­­ж­ения.

- "Ва­ви­лон­ский ты ку­харь, ма­ке­дон­ский ко­лес­ник, ие­ру­са­лим­ский пи­во­вар, алек­сан­д­­ри­йский ко­зо­луп, Ве­ли­ко­го и Ма­ло­го Егип­та сви­нарь, ар­мян­ская сви­нья, та­тар­ский ко­зел, ка­ме­нец­кий па­лач, по­доль­ский зло­дей, са­мо­го ас­пи­да внук и все­го све­та и под­све­та ду­рень..."- на свой лад пе­ре­чис­ля­ли ка­за­ки ти­ту­лы ос­ман­ско­го пра­ви­те­ля.

Отец хо­хо­тал, от­ки­нув­шись на спин­ку сту­ла, а его длин­ный осе­ле­дец на бри­той го­ло­ве под­ра­ги­вал в такт мо­гу­че­му сме­ху. Ма­туш­ка толь­ко сму­щен­но улы­ба­лась, си­дя на даль­нем краю сто­ла и опус­ка­ла ка­ж­дый раз гла­за, ко­гда слы­ша­ла оче­ред­ное креп­кое сло­веч­ко в ад­рес ту­рец­ко­го пра­ви­те­ля. Еса­ул[4] Мат­вей Ря­бош­тан, до­жи­дав­ший­ся на ху­то­ре при­ез­да от­ца из Кие­ва и во­все сва­лил­ся на зем­ля­ной пол и ди­ко хо­хо­тал, об­хва­тив ру­ка­ми жи­вот и дры­гая в воз­ду­хе крас­ны­ми сафь­я­но­вы­ми са­по­га­ми. Да­же кре­ст­ный, ко­то­рый ви­ди­мо уже не раз чи­тал это пись­мо, не удер­жал­ся при ви­де все­об­ще­го ве­се­лья и всхли­пы­вал от сме­ха, ути­рая ми­зин­цем сле­зы из угол­ков глаз. Толь­ко та­та­рин Аб­ду­ла, уже лет де­сять жив­ший на ху­то­ре, по­сле то­го, как по­пал к ка­за­кам в плен, мол­чал, ис­пу­ган­но пе­ре­во­дя гла­за с од­­н­ого ве­сель­ча­ка на дру­го­го.

Я уже за­кон­чил чи­тать, а смех еще дол­го не ути­хал. На­ко­нец все, один за дру­гим на­­ч­али ус­по­каи­вать­ся. Обес­си­лен­ный Мат­вей Ря­бош­тан  с тру­дом взо­брал­ся на ска­мью и, про­дол­жая по­ста­ны­вать от сме­ха, усел­ся за стол.

- Ну, мо­лод­цы, ну чер­то­вы де­ти, - ути­рал сле­зы Да­ни­ла Ку­це­хвост, не в си­лах ус­по­ко­­ит­ься.

- И от­ку­да же взя­лось то сул­та­но­во пись­мо, на ко­то­рое па­но­ве за­по­рож­цы так дос­­то­йно от­ве­ти­ли? - спро­сил отец па­на пол­ков­ни­ка.

- Та­тар­ские ла­зут­чи­ки но­чью по­доб­ра­лись к на­ше­му кор­до­ну, что на ре­ке Скарб­ной и, при­вя­зав пись­мо к стре­ле, вы­стре­ли­ли, - кре­ст­ный пер­вым оп­ра­вил­ся от все­об­ще­го ве­се­­лья и те­перь с ап­пе­ти­том от­прав­лял в рот го­ря­чие ва­ре­ни­ки с тво­ро­гом, не за­бы­вая об­ма­­к­ивать их в гус­тую сме­та­ну.

По­сте­пен­но все гос­ти ус­по­кои­лись и при­ня­лись уго­щать­ся. Бла­го стол ло­мил­ся от все­­во­змо­жных ку­ша­ний, на ра­до­стях при­го­тов­лен­ных ма­туш­кой вме­сте с дву­мя стря­пу­ха­ми, жив­ши­ми на ху­то­ре и по­мо­гав­ши­ми ей по хо­зяй­ст­ву. Здесь бы­ли и ва­ре­ни­ки с тво­ро­гом в сме­та­не, на ко­то­рые так на­ле­гал пан пол­ков­ник, и жа­ре­ная на вер­те­ле ба­ра­ни­на, и мо­лоч­­ный по­ро­се­нок, раз­лег­ший­ся на ог­ром­ном блю­де, и га­луш­ки с са­лом и еще мно­го-мно­го раз­но­го вкус­но­го, за чем я так со­ску­чил­ся в да­ле­ком Кие­ве. Ме­ж­ду блю­да­ми стоя­ли вы­со­­кие бу­ты­ли с ви­на­ми, на­лив­ка­ми, пер­цов­кой и про­сто го­рил­кой.

Вы­пив по доб­рой чар­ке пер­цов­ки и хо­ро­шо за­ку­сив, гос­ти за­го­во­ри­ли все ра­зом.

- Хо­ро­шо та­ки мы сул­та­ну в по­след­нем по­хо­де на­со­ли­ли, - ед­ва вы­го­ва­ри­вал с пол­ным ртом еса­ул Мат­вей Ря­бош­тан, об­гры­зая сви­ную нож­ку, - под са­мый Стам­бул по­ро­хо­во­го ды­му под­пус­ти­ли.

- То-то ему чи­ха­лось, - сме­ял­ся отец, по­тря­хи­вая осе­лед­цем, за­прав­лен­ным за пра­вое ухо, - слов­но да­ли по­ню­хать та­ба­ку с тер­тым стек­лом.

 - Да, силь­но мы то­гда рас­сер­ди­ли его ос­ман­ское ве­ли­че­ст­во, - пол­ков­ник Раз­баш бар­­ха­тным ру­ка­вом кун­ту­ша вы­тер сме­та­ну со сво­их рос­кош­ных усов, - толь­ко мо­их "ча­ек" бы­ло два­дцать штук. Да на ка­ж­дой по пол­сот­ни креп­ких мо­лод­цов. Пе­ред та­кой си­лой ни­­к­акой ба­сур­ман не ус­то­ит. Од­них га­лер де­ся­ток по­то­пи­ли. А сколь­ко брать­ев-ка­за­ков из ту­рец­ко­го пле­на вы­зво­ли­ли! Толь­ко ра­ди это­го и сле­до­ва­ло в по­ход ид­ти.

- Да, с од­них толь­ко га­лер сня­ли не мень­ше двух со­тен бе­до­лаг, - кив­нул рас­крас­нев­­ши­йся от го­рил­ки Мат­вей Ря­бош­тан, - не­ко­то­рые да­же хо­дить ра­зу­чи­лись. Не один год про­си­де­ли при­ко­ван­ны­ми к скамь­ям га­лер.

 Его ле­вая ру­ка су­до­рож­но сжа­ла ру­ко­ять кри­вой ка­зац­кой саб­ли, а под за­ду­бе­лой от степ­ных вет­ров и мор­ских брызг ко­жей ли­ца заи­гра­ли жел­ва­ки. На ми­ну­ту за сто­лом сде­­л­алось ти­хо. Ка­за­ки за­мол­ча­ли, слов­но на­яву уви­де­ли пе­ред со­бой страш­ную кар­ти­ну раб­­с­тва, в ко­то­ром ока­за­лись ты­ся­чи то­ва­ри­щей-ка­за­ков, их жен, до­че­рей и сы­нов, за­хва­чен­­ных в плен ор­да­ми степ­ных ко­чев­ни­ков, на­ле­таю­щих на мир­ные ху­то­ра и се­ла, слов­но  не­на­сыт­ная са­ран­ча.

- Ну, бу­дет вам па­ни­хи­ду тут уст­раи­вать, - встре­пе­нул­ся отец и по­тя­нул­ся за ог­ром­ной бу­тыл­кой пер­цов­ки, - Да­вай луч­ше вы­пьем еще по од­ной, па­но­ве ка­за­ки, чтоб все бы­ли жи­вы и здо­ро­вы, а про­кля­тым ор­дын­цам чтоб ка­ж­дый ку­сок с ка­зац­ко­го сто­ла или из чу­­л­ана ко­лом в гор­ле ста­но­вил­ся.

- Это ты, кум, хо­ро­шо ска­зал, - ожи­вил­ся пол­ков­ник Раз­баш и про­тя­нул к от­цу свой ста­кан, - Да­вай,  сот­ник, на­ли­вай по пол­ной.

За­буль­ка­ла го­рил­ка, раз­ли­ва­ясь по чар­кам, за­зву­ча­ли здра­ви­цы, вновь гос­ти на­лег­ли на за­кус­ки, в изо­би­лии рас­став­лен­ные на ду­бо­вом сто­ле. А к ве­че­ру, ли­хие ру­ба­ки, упер­шись лок­тя­ми в дос­ки сто­ла, что­бы не по­ва­лить­ся на пол, и све­сив чу­бы в мис­ки со сме­та­ной и га­луш­ка­ми, ста­ра­тель­но вы­во­ди­ли пья­ны­ми ба­са­ми:

Ой на горі та й женці жнуть,

Ой на горі та й женці жнуть.

А по під го­рою, сте­пом до­ли­ною

Ко­за­ки йдуть...

[1] Чайка - легкое, узкое и быстроходное боевое судно у запорожских казаков, на котором размещалось около 50-ти вооруженных людей и легкие пушки.

[2] Кулеш - украинское кушанье, род жидкой пшенной каши, заправленной толченым салом.

[3] Полковник - казачий атаман, командовавший десятью сотнями.

[4] Есаул - помощник сотника или полковника. Войсковой есаул - помощник гетмана.